Что японский человек делает с любовью и усердием полгода, то русский человек делает в ужасе перед дедлайном за неделю
фэндом: HetaOni
жанр: AU, OOC, angst, POV
рейтинг: PG-13
персонажи: Англия
автор: Alu: )
бета: Нет. Только легкая вычитка автора (с)
заказчик: Keep Out
условия: читать дальшеАнглия|остальные страны. Вызволить всех из особняка, но самому взамен остаться в нем навсегда. Остальные больше не могут войти в дом и спасти Артура. Видеть друг друга через окна. Единственное средство связи - мобильный телефон с садящейся батарейкой.
статус: выполнено
размер: мини
предупреждение: При написании этого фанфика не пострадал ни один Обоснуй
аннотация: герои никогда не показывают своих чувств…
от автора: Написано на фест по ХетаОни, на который я не могла не написать, - меня бы убили. Более того, я не могла не написать конкретно эту заявку – меня бы убили с особенной жестокостью XD Печально, что о этом писательском забеге как-то все слишком быстро забыли...
дисклаймер: Не мое, не хочу, не имею. Жалею. Моя только орфография.
музыкальное сопровождение:
читать дальшеКогда тебе больно – ты кричишь. Это самая элементарная защита, что может дать организм, единственное средство, которое он способен применить, чтобы боль хоть на крохотную долю притупилась. Когда ты кричишь, твои легкие расправляются, поскольку их наполняет холодный, колючий воздух. Вне зависимости от того, какой температуры он был вокруг, - он всегда остывает в такие секунды. С каждым вздохом воздух становится все холоднее и холоднее, сковывая все внутри крепким льдом, и стоит только крику прерваться, как эта корка трескается и врезается в каждый орган, заставляя кричать снова.
Когда тебе больно – ты плачешь. От вмиг похолодевших рук и ног по жилам течет вязкая, тягучая жидкость, собираясь в груди тяжелым комком. Там она, спустя какие-то жалкие минуты, застывает, начиная дьявольски давить на сердце килограммовым булыжником, от чего мышца сжимается и начинает кровить. Тогда мускулы тела враз напрягаются, – все до единой - во рту пересыхает, к щекам и ушам приливает кровь, обжигая изнутри кожу. Нос почему-то перестает дышать перед тем, как его крылья что-то начинает щекотать, чуть покалывая, словно очень маленькие тоненькие иголочки пронзают; на глаза падает теплая пелена. И уже в следующую секунду, когда по щекам, которые почему-то онемели, катится горячая соленая капелька, боль в груди отступает, оставляя после себя мягкое ощущение спокойствия, которое будет длиться еще час с того момента, как последние слезы высохнут.
Гораздо тяжелее, когда тебе никак нельзя позволить боли утихнуть, потому что те средства, что предоставляет природа самого человеческого существа, называются меж людьми слабостями. Они маленькие, ничтожные, практически не заметные, однако те, кто когда-либо слышал чей-то крик, видел чьи-то слезы, всегда смотрят на людей, которые позволяли своему телу самостоятельно утолить боль, как на ничтожеств. Эти странные правила поведения в стрессовых ситуациях появились очень и очень давно – никто даже не сможет с точностью сказать, когда именно. Однако стойкость (так называют качество человеческого характера, когда усилие воли подавляет муки гораздо лучше банальной физиологии) получила широкую популярность еще в античности, когда на древних героев равнялись, старались подражать их мужеству.
Я с завидным старанием пытался перебрать в голове имена, подвиги этих самых героев, но, как назло, ничего вспомнить не удавалось. В голове не осталось места для мыслей – все пространство черепной коробки занял серый туман, в котором таяли, так и не став осознанными мною, слова друзей, что они говорили мне тогда. Даже минуты нашего последнего разговора не смогли толком удержаться в памяти: по позвоночнику будто пробегали электрические разряды, собираясь в пояснице ноющим дискомфортом и мешая воспринимать реальность. Я не чувствовал ни рук, ни ног, ни сердца. Глупое тело старалось облегчить мои страдания, приводя в движение систему, итогом работы которой стала бы полноценная истерика. Оно просто было не в курсе, что я решил проявить эту мифическую, легендарную «стойкость», и поэтому сейчас выжимаю из себя небрежную улыбку. Совершенно очевидно, что таковой она вовсе не смотрелась; наверняка больше походила на вымученную гримасу боли, но я же не видел себя со стороны, поэтому судить не могу. Черт его знает, мой актерский талант. Возможно, прилив адреналина сделал свое дело, и мне теперь удаются те вещи, которые прежде были не по силам?..
«Я не хочу, чтобы он исчезал! Это не его клетка!»
Голоса постепенно стихли, а на их месте, сразу после скрипа дверных петель, появился странный звук, словно кто-то втягивает в огромный рот большое количество воздуха. Хотя, это могло было быть просто мое разыгравшееся воображение.
Развернувшись на каблуках, я поплелся прочь от светлой двери, которая открылась во второй раз на моей памяти: в первый из них я переступил порог этого проклятого дома, а теперь его переступают мои друзья, наконец выбираясь на свободу. Их шагов и криков я не слышу – шум крови в голове перекрывает все звуки, хотя мне почему-то кажется, что там, за дверью, на воле, совершенно другой мир, мелодии которого не проникают в эти стены. Песни ветра, которые он поет, аккомпанируя перебором струн дождя, щебет маленьких птичек, что не селятся на деревьях, не имеющих кроны; на деревьях, подобных тем, что растут на территории этого поместья. При каждом новом шаге мои ноги подворачивались, я едва не падал на деревянный пол, натертый до блеска. Здесь всегда словно поджидают гостей: все комнаты чисто прибраны, полы и окна вымыты, - только воздух спертый, словно кислорода здесь практически не осталось. Теплый воздух.
Не разбирая дороги, я плелся вперед, а по телу бегали мурашки из-за того, что физиология все же взяла свое, и на глазах выступили слезы. Не вышло быть стойким - я не похож на героя. Все, что я смог сделать, - снова прикинуться гениальным дипломатом и заключить последнюю в своей жизни сделку. Хотя – как знать. В моей душе жила, живет и будет жить надежда, что контракт можно обойти, что в нем есть какая-то лазейка, и мне не придется торчать здесь целую вечность. Плохо лишь одно – монстр пронюхал о нашем убежище, спрятанном между этажей, и больше мне не укрыться там. Значит, придется нарезать круги по всему особняку, спасаясь от этой твари. Что же, это был мой выбор. Мой…
В любом случае, я всегда смогу геройски погибнуть в бою, поскольку лечить мои раны больше некому, - ни Италии, ни Франции здесь теперь нет. Они там, за стеной, на зеленой короткой траве, напоминающей мягкий ковер с высоким ворсом. Они свободны, как и все остальные. Это я подарил им эту свободу. И мое сердце наполняет сладкое чувство, которое мне прежде доводилось испытывать, но еще никогда оно не казалось мне таким острым, - ощущение чистой совести. Я совершил верный поступок. Мне не за что себя корить.
«Англия! Англия!»
Вопли, неожиданно резанувшие слух, заставляют меня повернуть голову налево и чуть прищурится. Оконное стекло, перечеркнутое параллельными стальными прутьями, отсвечивает, за ним практически ничего не видно, поэтому мне не остается ничего, кроме как подойти ближе и положить руки на подоконник.
Они стоят совсем тесно к окну, буквально в паре метров. Я вижу горечь на их лицах, хотя в глазах плещутся – я вижу, плещутся! – огоньки радости. То, что я вижу, делает меня самым счастливым человеком на всем белом свете и одновременно причиняет адскую боль. Но я не должен показывать свои слабости – мне следует оставаться древним, мифическим героем, обретшим плоть и жизнь в самую важную и ответственную минуту. Героем – в их глазах. Пусть вместе со слезами я увижу гордость за меня, написанную на их побелевших лицах; пусть вместе с тоской одновременно шагает почтение. Больше всего я желаю, чтобы они никогда не позабыли своего вечно мрачного и всем не довольного Англию; не моего поступка – меня самого.
Рассеянно улыбаюсь, стараясь скрыть, что я чувствую на самом деле. Если играть – то до самого конца, тем более что спектаклю осталось идти не дольше десяти минут, за которые я все же успею толком попрощаться со своими друзьями, навсегда запечатлеть в своей памяти их лица. Очень печально, что те останутся в моем воображении именно такими – исхудавшими, бледными, мокрыми от слез. Зато в сердце навечно останутся жить воспоминания о прошлой, счастливой жизни, и обо всех тех теплых моментах, которые имели место быть во время нашего пребывания в этом доме. Даже в кромешной тьме можно заметить тлеющий фитилек. А это – уже свет.
Остальным странам бесполезно пытаться спасти меня – по контракту, заключенному с монстром, больше ни единый человек не попадется ему в лапы, потому что он получает в свое вечное пользование такую дрянную игрушку, как я. Я машинально сую руки в карманы потрепанного, грязного кителя, чтобы моя поза смотрелась более беззаботной и непринужденной. Чтобы не было так заметно напряжение, от которого уже свело каждую мышцу. И внезапно я чувствую, что кончиков пальцев моей левой руки касается холодная металлическая поверхность. Удивленно хмурюсь и, отвлекаясь на мгновение от друзей, извлекаю из кармана мобильный телефон. Весьма странно, что после того, что с ним (вернее, со мной) происходило, маленькая трубка отделалась только сломанной антенной и отломавшимся джойстиком управления.
«Смотрите, у него телефон!» - донеслось до меня с улицы, и я снова вернулся к наблюдению за стоявшими на воле. Франция возбужденно тыкал в меня пальцем, размазывая по щекам слезы и широко улыбаясь от радости. Глупый виносос… Услышав его слова, остальные приободрились и внимательно уставились на меня. В качестве подтверждения сказанного французом, я широко улыбнулся и помахал мобильником, чтобы его было видно всем. Их лиц на мгновение коснулась тень какого-то облегчения. Да, словно бы здесь была телефонная связь, словно бы у моего мобильника была зарядка, которую хватило бы на целую вечность. Вот тебе, Англия, и занятие на досуге нашлось: сиди и выдумывай заклинание, которое поможет реанимировать практически полностью севшую батарейку. Ведь ее заряда хватит максимум на один звонок, длительностью не больше пары минут.
Спустя какое-то время, я помахал странам рукой и отошел от окна, чтобы больше не терзать себя. Уйти – просто уйти, ни разу не оглянувшись назад. Как же это, на самом деле сложно. Зато теперь никто не сможет увидеть моих слез, текущих по щекам; слез, из-за которых я ничего перед собой не вижу, а сил хватает только жадно хватать ртом воздух, издавая глухие стоны. Добредя до стены, откуда меня уже нельзя было бы увидеть, я выставил согнутую в локте руку вперед, поднял ее и уткнулся лбом в запястье, свободной ладонью упираясь в холодный, бесчувственный заштукатуренный камень. Даже сквозь всхлипы я слышал, как они кричали мне теплые слова, в надежде, что я их услышу. И я слышал, черт возьми, слышал!.. И улыбался, словно глупый, наивный идиот. Эти пару десятков минут были самыми эмоциональными в моей жизни, я не побоюсь такого заявления. Все страны - все, даже Россия, - сейчас говорили то, чего я и не желал от них услышать.
Но вскоре голоса постепенно стихли; я остался один. Снова.
По спине пробежался неприятный холодок, появилось отвратительное ощущение, которое всегда чувствуется в этом доме: ощущение того, что два громадных, черных, стеклянных глаза выжидающим взглядом сверлят твою спину. От этого поджилки начинают мерзостно трястись.
Встав прямо, я медленно вытер рукавом лицо, всхлипнул и развернулся назад. Под ребрами защекотало, и мне не удалось сдержать насмешливой ухмылки: громадный уродливый великан стоял передо мной, будто мраморное изваяние. Он определенно не дышал – или дышал как-то по-особому, поскольку его грудь и живот не двигались. Его лицо было, как всегда, спокойным и невозмутимым – лишь во время битвы его рот искривлялся в кровожадной улыбке, я заметил это. Перед нападением чудовище всегда будто старалось сначала напугать одним своим видом, либо просто присматривалось к жертве.
Теперь этот громила – моя компания на ближайшую вечность. Весьма неплохая – с ним я точно не впаду в свою обычную меланхолию. Но мне непременно удастся когда-нибудь уничтожить его – уничтожить весь этот рассадник зла, к счастью, столь удачно обосновавшийся в одном конкретном месте. От понимания всего этого мне почему-то сделалось дико смешно.
- Ну что, приятель, повеселимся от души?
Рот противника растягивается в столь знакомую и ненавистную зубастую ухмылку, и наша веселая игра начинается…
КОНЕЦ
жанр: AU, OOC, angst, POV
рейтинг: PG-13
персонажи: Англия
автор: Alu: )
бета: Нет. Только легкая вычитка автора (с)
заказчик: Keep Out
условия: читать дальшеАнглия|остальные страны. Вызволить всех из особняка, но самому взамен остаться в нем навсегда. Остальные больше не могут войти в дом и спасти Артура. Видеть друг друга через окна. Единственное средство связи - мобильный телефон с садящейся батарейкой.
статус: выполнено
размер: мини
предупреждение: При написании этого фанфика не пострадал ни один Обоснуй
аннотация: герои никогда не показывают своих чувств…
от автора: Написано на фест по ХетаОни, на который я не могла не написать, - меня бы убили. Более того, я не могла не написать конкретно эту заявку – меня бы убили с особенной жестокостью XD Печально, что о этом писательском забеге как-то все слишком быстро забыли...
дисклаймер: Не мое, не хочу, не имею. Жалею. Моя только орфография.
музыкальное сопровождение:
читать дальшеКогда тебе больно – ты кричишь. Это самая элементарная защита, что может дать организм, единственное средство, которое он способен применить, чтобы боль хоть на крохотную долю притупилась. Когда ты кричишь, твои легкие расправляются, поскольку их наполняет холодный, колючий воздух. Вне зависимости от того, какой температуры он был вокруг, - он всегда остывает в такие секунды. С каждым вздохом воздух становится все холоднее и холоднее, сковывая все внутри крепким льдом, и стоит только крику прерваться, как эта корка трескается и врезается в каждый орган, заставляя кричать снова.
Когда тебе больно – ты плачешь. От вмиг похолодевших рук и ног по жилам течет вязкая, тягучая жидкость, собираясь в груди тяжелым комком. Там она, спустя какие-то жалкие минуты, застывает, начиная дьявольски давить на сердце килограммовым булыжником, от чего мышца сжимается и начинает кровить. Тогда мускулы тела враз напрягаются, – все до единой - во рту пересыхает, к щекам и ушам приливает кровь, обжигая изнутри кожу. Нос почему-то перестает дышать перед тем, как его крылья что-то начинает щекотать, чуть покалывая, словно очень маленькие тоненькие иголочки пронзают; на глаза падает теплая пелена. И уже в следующую секунду, когда по щекам, которые почему-то онемели, катится горячая соленая капелька, боль в груди отступает, оставляя после себя мягкое ощущение спокойствия, которое будет длиться еще час с того момента, как последние слезы высохнут.
Гораздо тяжелее, когда тебе никак нельзя позволить боли утихнуть, потому что те средства, что предоставляет природа самого человеческого существа, называются меж людьми слабостями. Они маленькие, ничтожные, практически не заметные, однако те, кто когда-либо слышал чей-то крик, видел чьи-то слезы, всегда смотрят на людей, которые позволяли своему телу самостоятельно утолить боль, как на ничтожеств. Эти странные правила поведения в стрессовых ситуациях появились очень и очень давно – никто даже не сможет с точностью сказать, когда именно. Однако стойкость (так называют качество человеческого характера, когда усилие воли подавляет муки гораздо лучше банальной физиологии) получила широкую популярность еще в античности, когда на древних героев равнялись, старались подражать их мужеству.
Я с завидным старанием пытался перебрать в голове имена, подвиги этих самых героев, но, как назло, ничего вспомнить не удавалось. В голове не осталось места для мыслей – все пространство черепной коробки занял серый туман, в котором таяли, так и не став осознанными мною, слова друзей, что они говорили мне тогда. Даже минуты нашего последнего разговора не смогли толком удержаться в памяти: по позвоночнику будто пробегали электрические разряды, собираясь в пояснице ноющим дискомфортом и мешая воспринимать реальность. Я не чувствовал ни рук, ни ног, ни сердца. Глупое тело старалось облегчить мои страдания, приводя в движение систему, итогом работы которой стала бы полноценная истерика. Оно просто было не в курсе, что я решил проявить эту мифическую, легендарную «стойкость», и поэтому сейчас выжимаю из себя небрежную улыбку. Совершенно очевидно, что таковой она вовсе не смотрелась; наверняка больше походила на вымученную гримасу боли, но я же не видел себя со стороны, поэтому судить не могу. Черт его знает, мой актерский талант. Возможно, прилив адреналина сделал свое дело, и мне теперь удаются те вещи, которые прежде были не по силам?..
«Я не хочу, чтобы он исчезал! Это не его клетка!»
Голоса постепенно стихли, а на их месте, сразу после скрипа дверных петель, появился странный звук, словно кто-то втягивает в огромный рот большое количество воздуха. Хотя, это могло было быть просто мое разыгравшееся воображение.
Развернувшись на каблуках, я поплелся прочь от светлой двери, которая открылась во второй раз на моей памяти: в первый из них я переступил порог этого проклятого дома, а теперь его переступают мои друзья, наконец выбираясь на свободу. Их шагов и криков я не слышу – шум крови в голове перекрывает все звуки, хотя мне почему-то кажется, что там, за дверью, на воле, совершенно другой мир, мелодии которого не проникают в эти стены. Песни ветра, которые он поет, аккомпанируя перебором струн дождя, щебет маленьких птичек, что не селятся на деревьях, не имеющих кроны; на деревьях, подобных тем, что растут на территории этого поместья. При каждом новом шаге мои ноги подворачивались, я едва не падал на деревянный пол, натертый до блеска. Здесь всегда словно поджидают гостей: все комнаты чисто прибраны, полы и окна вымыты, - только воздух спертый, словно кислорода здесь практически не осталось. Теплый воздух.
Не разбирая дороги, я плелся вперед, а по телу бегали мурашки из-за того, что физиология все же взяла свое, и на глазах выступили слезы. Не вышло быть стойким - я не похож на героя. Все, что я смог сделать, - снова прикинуться гениальным дипломатом и заключить последнюю в своей жизни сделку. Хотя – как знать. В моей душе жила, живет и будет жить надежда, что контракт можно обойти, что в нем есть какая-то лазейка, и мне не придется торчать здесь целую вечность. Плохо лишь одно – монстр пронюхал о нашем убежище, спрятанном между этажей, и больше мне не укрыться там. Значит, придется нарезать круги по всему особняку, спасаясь от этой твари. Что же, это был мой выбор. Мой…
В любом случае, я всегда смогу геройски погибнуть в бою, поскольку лечить мои раны больше некому, - ни Италии, ни Франции здесь теперь нет. Они там, за стеной, на зеленой короткой траве, напоминающей мягкий ковер с высоким ворсом. Они свободны, как и все остальные. Это я подарил им эту свободу. И мое сердце наполняет сладкое чувство, которое мне прежде доводилось испытывать, но еще никогда оно не казалось мне таким острым, - ощущение чистой совести. Я совершил верный поступок. Мне не за что себя корить.
«Англия! Англия!»
Вопли, неожиданно резанувшие слух, заставляют меня повернуть голову налево и чуть прищурится. Оконное стекло, перечеркнутое параллельными стальными прутьями, отсвечивает, за ним практически ничего не видно, поэтому мне не остается ничего, кроме как подойти ближе и положить руки на подоконник.
Они стоят совсем тесно к окну, буквально в паре метров. Я вижу горечь на их лицах, хотя в глазах плещутся – я вижу, плещутся! – огоньки радости. То, что я вижу, делает меня самым счастливым человеком на всем белом свете и одновременно причиняет адскую боль. Но я не должен показывать свои слабости – мне следует оставаться древним, мифическим героем, обретшим плоть и жизнь в самую важную и ответственную минуту. Героем – в их глазах. Пусть вместе со слезами я увижу гордость за меня, написанную на их побелевших лицах; пусть вместе с тоской одновременно шагает почтение. Больше всего я желаю, чтобы они никогда не позабыли своего вечно мрачного и всем не довольного Англию; не моего поступка – меня самого.
Рассеянно улыбаюсь, стараясь скрыть, что я чувствую на самом деле. Если играть – то до самого конца, тем более что спектаклю осталось идти не дольше десяти минут, за которые я все же успею толком попрощаться со своими друзьями, навсегда запечатлеть в своей памяти их лица. Очень печально, что те останутся в моем воображении именно такими – исхудавшими, бледными, мокрыми от слез. Зато в сердце навечно останутся жить воспоминания о прошлой, счастливой жизни, и обо всех тех теплых моментах, которые имели место быть во время нашего пребывания в этом доме. Даже в кромешной тьме можно заметить тлеющий фитилек. А это – уже свет.
Остальным странам бесполезно пытаться спасти меня – по контракту, заключенному с монстром, больше ни единый человек не попадется ему в лапы, потому что он получает в свое вечное пользование такую дрянную игрушку, как я. Я машинально сую руки в карманы потрепанного, грязного кителя, чтобы моя поза смотрелась более беззаботной и непринужденной. Чтобы не было так заметно напряжение, от которого уже свело каждую мышцу. И внезапно я чувствую, что кончиков пальцев моей левой руки касается холодная металлическая поверхность. Удивленно хмурюсь и, отвлекаясь на мгновение от друзей, извлекаю из кармана мобильный телефон. Весьма странно, что после того, что с ним (вернее, со мной) происходило, маленькая трубка отделалась только сломанной антенной и отломавшимся джойстиком управления.
«Смотрите, у него телефон!» - донеслось до меня с улицы, и я снова вернулся к наблюдению за стоявшими на воле. Франция возбужденно тыкал в меня пальцем, размазывая по щекам слезы и широко улыбаясь от радости. Глупый виносос… Услышав его слова, остальные приободрились и внимательно уставились на меня. В качестве подтверждения сказанного французом, я широко улыбнулся и помахал мобильником, чтобы его было видно всем. Их лиц на мгновение коснулась тень какого-то облегчения. Да, словно бы здесь была телефонная связь, словно бы у моего мобильника была зарядка, которую хватило бы на целую вечность. Вот тебе, Англия, и занятие на досуге нашлось: сиди и выдумывай заклинание, которое поможет реанимировать практически полностью севшую батарейку. Ведь ее заряда хватит максимум на один звонок, длительностью не больше пары минут.
Спустя какое-то время, я помахал странам рукой и отошел от окна, чтобы больше не терзать себя. Уйти – просто уйти, ни разу не оглянувшись назад. Как же это, на самом деле сложно. Зато теперь никто не сможет увидеть моих слез, текущих по щекам; слез, из-за которых я ничего перед собой не вижу, а сил хватает только жадно хватать ртом воздух, издавая глухие стоны. Добредя до стены, откуда меня уже нельзя было бы увидеть, я выставил согнутую в локте руку вперед, поднял ее и уткнулся лбом в запястье, свободной ладонью упираясь в холодный, бесчувственный заштукатуренный камень. Даже сквозь всхлипы я слышал, как они кричали мне теплые слова, в надежде, что я их услышу. И я слышал, черт возьми, слышал!.. И улыбался, словно глупый, наивный идиот. Эти пару десятков минут были самыми эмоциональными в моей жизни, я не побоюсь такого заявления. Все страны - все, даже Россия, - сейчас говорили то, чего я и не желал от них услышать.
Но вскоре голоса постепенно стихли; я остался один. Снова.
По спине пробежался неприятный холодок, появилось отвратительное ощущение, которое всегда чувствуется в этом доме: ощущение того, что два громадных, черных, стеклянных глаза выжидающим взглядом сверлят твою спину. От этого поджилки начинают мерзостно трястись.
Встав прямо, я медленно вытер рукавом лицо, всхлипнул и развернулся назад. Под ребрами защекотало, и мне не удалось сдержать насмешливой ухмылки: громадный уродливый великан стоял передо мной, будто мраморное изваяние. Он определенно не дышал – или дышал как-то по-особому, поскольку его грудь и живот не двигались. Его лицо было, как всегда, спокойным и невозмутимым – лишь во время битвы его рот искривлялся в кровожадной улыбке, я заметил это. Перед нападением чудовище всегда будто старалось сначала напугать одним своим видом, либо просто присматривалось к жертве.
Теперь этот громила – моя компания на ближайшую вечность. Весьма неплохая – с ним я точно не впаду в свою обычную меланхолию. Но мне непременно удастся когда-нибудь уничтожить его – уничтожить весь этот рассадник зла, к счастью, столь удачно обосновавшийся в одном конкретном месте. От понимания всего этого мне почему-то сделалось дико смешно.
- Ну что, приятель, повеселимся от души?
Рот противника растягивается в столь знакомую и ненавистную зубастую ухмылку, и наша веселая игра начинается…
КОНЕЦ
-
-
22.07.2012 в 17:45красиво, грустно и музыка такая, что за душу берёт. и описания...текст...безупречны)
-
-
06.05.2013 в 01:00-
-
06.05.2013 в 09:50